В процессе съемок случались и курьезы. Однажды в просмотровом зале мне показали только что отснятый эпизод с арестом Зубова (Огородника) сотрудниками КГБ у входа в его квартиру.
Мне сразу же не понравилось то, что буквально весь подъезд был заполнен переодетыми чекистами, которые якобы ремонтировали лифт, и поэтому ему пришлось подниматься пешком под их наблюдением по лестнице. Открывая дверь квартиры, он неожиданно был схвачен большой группой сотрудников, которые тут же скрутили его и повалили на пол. Из открывшейся двери появился внушительного вида чекист, непонятно как оказавшийся там.
Я сразу же забраковал этот эпизод, объяснив присутствовавшим на просмотре, что для ареста Зубова (Огородника) не было необходимости в привлечении такого количества оперативных работников, с этим вполне справились бы и два-три человека. Не нужно было также и применять по отношению к нему физическую силу. Кроме того, пребывание сотрудника КГБ в его квартире было противозаконным и сразу ставило под сомнение подлинность находившихся там вещественных доказательств, которые могли бы быть сфабрикованы и подброшены.
Директор картины пытался возражать, сказав, что для телезрителя это будет намного интереснее, да и переснимать эпизод нет никакой возможности, так как декорации уже разобраны.
По возвращении в главк я сразу же доложил об этом В.К. Боярову. Он полностью согласился со мной и в дальнейшем настоял, чтобы этот эпизод был переснят. В новом варианте эпизод выглядел более естественно: в частности, в квартире посторонних лиц уже не было.
Во время съемок эпизода у Крымского моста по первому варианту фильма обращала на себя внимание реакция прохожих. Большинство, посмотрев две-три минуты, продолжали свой путь, зато другие — любопытствующие «болельщики», назовем их так, — забыв о своих делах, буквально часами стояли у перил моста и с возвышения наблюдали, как по нескольку раз в различных вариантах снимается один из эпизодов фильма. Благодаря последней категории граждан недостатка в желающих принять участие в массовках никогда не было.
Первоначально режиссером телефильма был Игорь Шатров, известный по фильму «И это все о нем», один из немногих уцелевших в начале войны героических юнг Валаамской школы. Найти взаимопонимание с Ю. Семеновым ему, к сожалению, не удалось.
Сценарий много раз переделывался. Возникло затруднение и с исполнителем роли полковника Трухина. Сначала на эту роль был приглашен Мартиросян, снимавшийся в кинофильме «Пираты XX века». Но он оказался слишком молод, тогда как по сценарию Трухин в первоначальном варианте должен был быть участником войны. Затем на эту роль примеряли Игоря Квашу и, наконец, остановились на Засухине, но он был внешне совершенно не похож на меня (хотя, может быть, это и не было главным). Тогда было решено «объединить» Трухина с Коноваловым (М.И. Курышевым) под фамилией Макаров. А меня оставить в титрах под моей настоящей фамилией — возможно, чтобы мне не было обидно.
По роду работы в качестве консультанта мне вместе с Бояровым и Кеворковым довольно часто приходилось бывать на заседаниях художественного совета, где обсуждались наиболее сложные вопросы, связанные со съемками телефильма «ТАСС уполномочен заявить…». Не совсем удачно выглядел в роли полковника Славина Н.Н. Губенко. Чего-то в нем не хватало. Он нервничал. Ко всему прочему, видимо, прибавилось и то, что худсовет не принял предложения снимать в роли Пил ар его жену Жанну Болотову, которая по своим внешним данным мало походила на темпераментную испанку. Это его еще больше обидело, и в конце концов он отказался от дальнейшего участия в съемках телефильма. Справедливости ради надо отметить, что у Юрия Соломина Славин получился более колоритным и интересным, как это и было заложено в сюжете Юлиана Семенова. А в отношении Пилар споры на этом не закончились. Эту роль предлагали известной эстонской актрисе Кууль, но она была «забракована» в связи с тем, что у нее «не хватало стервозности», как выразилась одна из принимавших участие в заседании солидная дама. В конечном итоге остановились на кандидатуре манекенщицы из Дома моделей Вячеслава Зайцева Эльвире Зубковой, рекомендованной Вахтангом Кикабидзе, которая неплохо выглядела в этой роли, хотя и тонировалась (ее голос был заменен другим).
Мне приходилось часто встречаться с Юлианом Семеновым как на его квартире по Беговой улице, которую он называл студией, так и на даче в поселке Красная Пахра, где у него был участок земли в сосновом лесу и большой, со вкусом обставленный деревянный дом с расположенной неподалеку от него сауной, в которой одновременно могли париться до пятнадцати человек. Особенно приятно было в светлый лунный и морозный вечер выбежать из сауны и с размаху окунуться в снежный сугроб.
В квартире на Беговой у Юлиана был, как говорится, художественный беспорядок. На столе в гостиной можно было одновременно увидеть в ворохе бумаг, книг и писем стреляные гильзы, иностранные монеты, галстуки, а иногда и домашние туфли.
Юлиан был хлебосольным хозяином. На кухне — а жил он один — всегда была какая-нибудь снедь в виде большого куска осетрины горячего копчения или целого окорока. На полу — батарея различных нераспечатанных бутылок с горячительными напитками. Посуду всякий раз каждый из гостей должен был для себя мыть сам. В функции его шофера Миши входили только пополнение запасов и уборка опорожнившейся тары.
Юлиан Семенов был энциклопедически образованным человеком, обладавшим отличной памятью. К его главным достоинствам относилось и поразительное умение слушать собеседника буквально часами. Его интересовало все до мелочей: а что человек чувствует в бою в минуту смертельной опасности? О чем он думает в этот момент? Как преодолевается страх? Он расспрашивал меня и о моем участии в боевых походах, и о многом другом, пытаясь вникнуть в каждую деталь.
Как-то придя утром на работу, я был сразу же вызван к начальнику отдела В.Е. Кеворкову. Прихватив на всякий случай с собой несколько документов для доклада, через две-три минуты я был уже в его кабинете, благо он был почти рядом. У него находился заместитель начальника главка генерал-майор А.А. Казнин. Разговор, который там произошел, был полнейшей неожиданностью для меня. Мне сообщили о моем выдвижении на должность первого заместителя Председателя Комитета государственной безопасности Литовской ССР. Подчеркнув, что должность генеральская, предложили подумать и посоветоваться с женой. На последнее я обратил особое внимание, может быть, потому, что моя жена Лиана Павловна уже много лет работала начальником отдела руководящих кадров Централь-ного статистического управления СССР и знала толк в различного рода перемещениях.
Вернувшись в свой кабинет, я постарался оценить сложившуюся ситуацию. Я неплохо знал Эдуарда Эйсмунтаса, недавно назначенного Председателем КГБ Литовской ССР, по совместной работе в центральном аппарате. Это был образованный и интеллигентный человек с опытом оперативной работы, литовец по национальности. Он и внешне производил приятное впечатление. А о его жене хорошо отзывался мой младший сын Евгений, который работал под ее руководством в одном из оперативно-технических подразделений КГБ до ее ухода в отставку по выслуге лет.
Поскольку это был не приказ, а только предложение, принимать решение мне предстояло самому. Дома при обсуждении данного вопроса сразу же стало совершенно ясно, что жена ни при каких условиях уезжать из России не желает, в частности, и потому, что уже имела определенный опыт пребывания и работы за ее пределами, например, в такой родственной нам республике, какой была Белоруссия. Нельзя сказать, чтобы там к нам все относились не очень доброжелательно, но проявления национализма даже в те времена, то есть во второй половине 60-х годов, не были большой редкостью, особенно если речь шла о подборе и расстановке кадров. «Варягов», как называли граждан из других республик, в Белоруссии тоже не особенно жаловали. Разумеется, не последнюю роль в принятии нами решения сыграло незнание литовского языка, а с учетом возраста и большие трудности с перспективой его изучения. Когда-то я изучал латышский язык, но это было давно, да и едва ли он походил на литовский.