Однажды произошел курьезный случай. В свободное время, гуляя по городу, я в поисках нужной мне вещицы для автомашины спустился по лестнице в расположенный в подвале подземного гаража магазинчик при находившейся там же бензоколонке. Обнаружив, что ее в продаже нет, я быстро стал подниматься по лестнице наверх. Неожиданно дверь распахнулась, и сотрудница наружного наблюдения, которую я уже хорошо знал в лицо, буквально упала мне на грудь. Я с трудом подхватил ее и до сих пор удивляюсь, как устоял на ногах, ведь лестница была достаточно крутой. Мне захотелось язвительно сказать ей, что в цивилизованных странах не принято, чтобы женщины так активно бегали за мужчинами, но ограничился тем, что произнес: «Пардон, мадам». У нас-никогда не было принято обижать или дразнить сотрудников наружного наблюдения, следивших за нами, поскольку эти люди лишь выполняли свою работу.
Они даже сопровождали меня в поезде во время моей поездки в столицу соседнего государства, и я до сих пор удивляюсь, почему ни американцы, ни их коллеги в этой, стране не совершили против меня какой-либо провокации. Ведь им нетрудно было бы расправиться со мной и моим спутником в ночном экспрессе, где в соседнем вагоне ехали два сотрудника наружного наблюдения, а во всем поезде находилось лишь несколько пассажиров при единственном на весь состав проводнике.
В заключение этой главы мне хотелось бы вновь вернуться к прерванной ранее теме, касающейся министра иностранных дел СССР А.А. Громыко. Должен сказать, что чем больше узнавал я об этом человеке, тем меньше он нравился мне. Характеризуя его, достаточно упомянуть хотя бы дело его выдвиженца Шевченко, являвшегося заместителем Представителя СССР в Организации Объединенных Наций в ранге Чрезвычайного и Полномочного Посла. Громыко всецело доверял ему, и тот входил в состав его ближайшего окружения. Дружили и их жены. В кругу своих наиболее близких друзей, высказывавших опасения, как бы не повредили ему похождения с женщинами и постоянные пьянки, он говаривал, что, пока жив Андрей Андреевич, этого можно не опасаться!
И все, возможно, и в самом деле было бы хорошо, если бы в один прекрасный день, во время турне по Флориде, Шевченко не завербовала давно следившая за ним американская разведка, которая подставила ему до этого своего агента-женщину.
В отношении Шевченко Управление внешней контрразведки Первого главного управления давно уже имело подозрения, с которыми резидент КГБ неоднократно делился со своим руководством в неофициальных, разумеется, секретных письмах. Поскольку улики были лишь косвенными, назревало решение предпринять все возможное с тем, чтобы отозвать его в Москву и здесь силами Второго главка организовать его тщательное изучение. Но этому намерению не суждено было осуществиться. Один из друзей Шевченко, занимавший в МИД должность начальника отдела, случайно увидел на столе курировавшего его заместителя министра иностранных дел телеграмму КГБ, из которой он заключил, что к Шевченко проявляется повышенный интерес. Сразу после этого, находясь в служебной командировке в США, он рассказал о телеграмме Шевченко. Тот сообщил о ней американцам, которые, имея горький опыт с Трианоном, решили, что будет лучше, если он немедленно исчезнет, а затем попросит в США политического убежища. Так и случилось.
Верховным судом СССР на закрытом заседании было рассмотрено дело по обвинению Шевченко в измене Родине, и в процессе судебного разбирательства, в ходе которого допрашивался в качестве свидетеля и упомянутый выше начальник отдела, Шевченко был заочно вынесен смертный приговор.
Выступавший на процессе прокурор признался мне по окончании процесса, что «был бы весьма удивлен, если бы узнал, что начальник отдела МИД (имелся в виду пресловутый С. — И.П.), допрашивавшийся на судебном заседании, остался на работе в системе Министерства иностранных дел». Вопреки мнению прокурора, его не стали трогать.
Дополню сказанное выше еще одним штрихом. Как поведал мне не без юмора оперативный работник, осуществлявший контроль за входом в зал, когда секретарь судебного заседания, согласно предписанию уголовно-процессуального кодекса, объявляла: «Прошу встать! Суд идет», он вставал, но чувствовал себя несколько неловко, так как в зале находился в единственном числе, не считая прокурора и адвоката, причем самого подсудимого не было там!
Вернемся, однако, к тому, в чем многие из нас, добросовестно заблуждаясь, ошибочно истолковывали истинный характер взаимоотношений между Ю.В. Андроповым и А.А. Громыко. Как в действительности обстояло дело, мы узнаем лишь много позже из уже упомянутой книги В.Е. Кеворкова «Тайный канал». В ней среди прочих вещей повествуется и о роли Председателя КГБ Ю.В. Андропова в негласном переговорном процессе между руководителями СССР и ФРГ. Хорошо зная Ю.В. Андропова по многолетней совместной работе на канале связи, отдавая должное его дальновидности и мудрости как набирающего силы государственного деятеля и будучи знакомым и со стилем его работы, и с присущими ему недостатками, автор подчеркивает его стремление по возможности не обострять отношений с членами Политбюро ЦК КПСС, в число которых входил и А.А. Громыко. Учитывая приверженность министра иностранных дел к незыблемым постулатам марксизма-ленинизма, его непримиримость в классовой борьбе не только внутри страны, но и на международной арене и его неодобрительное отношение к существованию тайного канала, принижавшего, по его мнению, значение и возможности возглавляемого им дипломатического ведомства, Ю.В. Андропов предпочитал не портить своих взаимоотношений с А.А. Громыко. В особых случаях, когда в том возникала острая необходимость, он действовал через Л.И. Брежнева, который для последнего всегда оставался непререкаемым авторитетом. Вопрос же о создании специальной комиссии для выяснения вопроса о том, что именно из наших секретов ушло к американцам через Трианона, был явно мелковат для того, чтобы по этому поводу обращаться к Генеральному секретарю, да и Громыко сразу бы понял, от кого исходит инициатива. Вот так-то и было все.
Глава 11
Американцы были уверены, что с Огородником все в порядке и он по-прежнему работает на них. Он же, мертвый, работал уже на нас.
19 июля 1977 года из Франкфуртского радиоцентра ЦРУ США проследовала адресованная Трианону шифрограмма:
«274 гр. 19
32014 44730 46971 35432 74472 02517 87927 70461 21939 89994 15155 21967 78258 78258 75283 79855 62245 88382 70677 37320».
Дешифрованный текст телеграммы гласил:
«Продолжайте слушать Ваши радиопередачи для важного сообщения».
(Примечание: орфография автора сохранена.) Резолюция Г.Ф. Григоренко: «Доложено С.К. Двигуну».
Вскоре после завершения всех наших мероприятий по делу Трианона меня, Володю Молодцова и еще одного сотрудника Службы безопасности неожиданно пригласили к заместителю министра И.Н. Земскову, который в присутствии группы руководящих работников МИД официально объявил нам решение коллегии министерства о присвоении нам дипломатических рангов. Мне был присвоен ранг первого секретаря первого класса. Это был последний ранг перед советником второго класса. По этому поводу Игорь Николаевич дружески пожал мне руку и сказал, что теперь я являюсь «полковником дипломатической службы». Молодцов и другой сотрудник получили ранги вторых секретарей. Следует отметить, что это было редкостью. Обычно сотрудники КГБ дипломатические ранги получали с большими проволочками, что нередко позволяло иностранным спецслужбам без особых трудов выделять нерангированных дипломатов как потенциальных разведчиков Комитета госбезопасности и Главного разведывательного управления.
Вскоре в Комитете был оглашен указ Президиума Верховного Совета СССР от 21 октября 1977 года о награждении группы сотрудников КГБ СССР «за успешное проведение мероприятий по разоблачению особо опасного агента американской разведки, высокое профессиональное мастерство и находчивость при решении сложных оперативных задач, позволивших захватить с поличным американского разведчика на очередной операции со шпионом».